Двадцать шестого ноября 1919 года, когда разгромленные на дальних подступах к Москве белогвардейские армии стремительно откатывались на юг, к Харькову и Ростову-на-Дону, в издающейся в северокавказском городке Грозный газетке, носящей то же название, была опубликована статья под названием "Грядущие перспективы". Её автором, подписавшимся криптонимом "М.Б.", был 28-летний Михаил Булгаков, служивший в Вооружённых силах Юга России военврачом. В Белой армии он оказался два с половиной месяца назад — вскоре после того, как в предпоследний день августа 1919-го деникинцы освободили его родной Киев от большевистской оккупации, а заодно вышибли из города и петлюровское воинство, попытавшееся под шумок прибрать Киев к своим рукам. Оставаться в стороне от того, что происходит у него на родине, как он это с переменным успехом делал на протяжении последних двух лет, дальше он не смог. Насмотревшись за семь месяцев хозяйничанья красных в Киеве такого, что многим иным не увидеть за всю свою многолетнюю жизнь, венеролог Булгаков, как только белые объявили мобилизацию врачебного персонала, ни секунды не колеблясь, надел армейскую шинель и отправился на фронт — сражаться за Россию с ненавистными ему большевиками.
Фронт, на который он попал, оказался не внешним, а внутренним — на Северном Кавказе, где привелось нести службу военврачу Булгакову, регулярных красных войск уже давно не было, и белые вели там маневренную войну с различными "зелёными" бандформированиями и с горцами — чеченами и ингушами. В сентябре, вскоре после прибытия к месту назначения, Булгакову привелось принимать участие в сражении за селение Чечен-Аул. Во время этого боя он впервые увидел — что такое гражданская война в реальности. Особенно наглядно — после того, как терские казаки, доведённые до белого каления упорным сопротивлением горцев, всё же захватили селение и, не в силах противостоять присущим почти каждому человеку низменным инстинктам, устроили резню ингушей, которые не успели оттуда убежать, а затем полностью разграбили и сожгли их дома.
В конце ноября, либо ещё не зная о катастрофе, постигшей Белую армию в сражениях с большевиками под Воронежем и Касторной, либо уже зная, но не считая, что там произошла именно катастрофа, Булгаков выступил со страстным манифестом, в котором не только сделал заявку на талант яркого публициста, но и со всей отчётливостью декларировал своё тогдашнее политическое кредо:
"Перед нами тяжкая задача — завоевать, отнять свою собственную землю. <...> Но придётся много драться, много пролить крови, потому что пока <...> жизни не будет, а будет смертная борьба. Нужно драться. <...> Мы будем драться. <...> Мы будем завоёвывать собственные столицы. И мы завоюем их"[1].
Эта декларируемая безвестным военврачом уверенность в неминуемой победе его соратников — уверенность, которая из сегодняшнего дня, отстоящего от того, когда он выводил на бумаге эти строки, уже на целый век — на столетие! — не может не изумлять.
В самом деле. Глядя назад — отсюда, с позиции человека, как принято выражаться в подобных случаях, обладающего историческими знаниями, — невозможно не изумляться тому, откуда она у него взялась. И чем была она вызвана — абсолютной ли уверенностью в правоте дела, за которое он воюет? Или каким-то мистическим озарением, на которые он с самого детства был так падок? Или, быть может, не чем иным, как просто верой в ирреальное, то есть в то самое божественное чудо, до которого во все века и эпохи были так падки все россияне, независимо от различий в социальном происхождении, уровне образования и благосостояния?
Обо всём этом можно только гадать. Но факт есть факт: никому в ту пору не известный врач, а ныне — всемирно известный российский писатель, классик отечественной литературы XX века — в своём первом опубликованном сочинении предсказал то, что будет происходить в его родной стране в течение последующего столетия. И не только предсказал, но и выразил уверенность в конечной победе тех сил, на стороне которых он сражался. Равно как и в предстоящем возрождении России — по его мнению, совершенно неизбежном:
" <...> страна окровавленная, разрушенная начнёт вставать... Медленно, тяжело вставать. <...> Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном, и в буквальном смысле слова. <...> И только тогда <...> мы вновь начнём кое-что созидать <...>.
Кто увидит эти светлые дни? Мы?
О нет! Наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах истории широк и десятилетия она так же легко "читает", как и отдельные годы".
Дар предвидения вообще свойственен великим писателям, так что чему уж тут удивляться — прочитав эти строки, вероятно, скажут многие из вас. Всё так. Всё именно так, хотя и с одним дополнением — небольшим, но весьма важным: даже ещё в те дни, когда эти писатели не знают о том, что они — не только великие, но и вообще что они — писатели.
* * *
По прошествии ста лет после описанных выше событий ситуация в России ничуть не похожа на ту, в которой оказались её жители во время Гражданской войны 1918–23 годов. По кубанским степям не проносятся лавины казачьей конницы, на городских улицах и площадях не трещат залпы трёхлинеек и не поливают свинцом установленные на церковных колокольнях пулемёты типа "Максим". Не бухают разнокалиберные орудия с бронепоезда "Генерал Корнилов", в недавнем прошлом называвшегося "Товарищ Троцкий", или наоборот. Но из этого никоим образом не следует, что гражданская война более невозможна как таковая. Хотя бы по причине того, что она — не кончилась.
Гражданская война в России не кончилась.
После поражения Белой армии в сражениях 1919–20 годов и перехода под власть большевиков Европейской части России и большей части Сибири война продолжалась ещё два с половиной года — в Забайкалье, на Дальнем Востоке, в Якутии. Последнее организованное воинское формирование белых — Сибирская добровольческая дружина генерала Анатолия Пепеляева — капитулировала, прижатая к побережью Охотского моря, в июне 1923-го. Затем на протяжении почти десяти лет с большевиками дрались повстанцы в Средней Азии, происходили вооружённые восстания в оккупированных и аннексированных странах Закавказья. Силы были абсолютно неравны, в итоге сопротивление было задавлено.
Но когда в 1941 году началась Германо-советская война, в первые же месяцы среди попавших в немецкий плен миллионов военнослужащих Красной армии нашлось столько желающих сражаться на стороне Вермахта, что немцы просто за голову схватились, не понимая, что со всеми этими добровольцами делать. За четыре года этой войны число советских коллаборационистов, взявших в руки оружие и обративших его против "родимой советской власти", составило — по различным оценкам — от 800 000 до 1 200 000 человек. И лишь немногим больше 50 000 из этого числа служили в пресловутой Русской освободительной армии (которой на самом деле никогда в реальности не существовало — были Вооружённые силы КОНР) под командованием генерал-лейтенанта Андрея Власова. А все остальные? Остальные — это восточные добровольческие батальоны, антибольшевистские казачьи полки и всевозможные национальные легионы — от Грузинского до Туркестанского. Ну и само собой, те, кого в немецкой армии именовали словечком "хиви", то есть "волонтёры". Во время битвы за Сталинград в некоторых попавших в советское окружение немецких дивизиях их численность достигала одной трети от штатного состава. При попадании в плен к бывшим "своим" такие люди по факту установления неарийского происхождения расстреливались на месте. Поэтому они предпочитали в плен не сдаваться.
Что это было, если не продолжение гражданской войны, формально завершившейся два десятилетия назад?
После завершения Второй мировой войны, важнейшей составной частью которой была война Германо-советская, вооружённое сопротивление большевистским оккупантам продолжалось в течение ещё пяти-шести лет — в Литве и на территории Западной Украины. Оно также было подавлено с применением жесточайших карательных мер — вплоть до использования "тактики выжженной земли" и депортации огромного числа мирного местного населения в Сибирь и на Крайний Север, чтобы лишить повстанцев коммуникаций и материальной поддержки.
Затем Советская империя на протяжении сорока лет тихо загнивала, пуская болотные пузыри и периодически развязывая мелкие и не очень войны за пределами собственной территории — в Азии, Африке и Латинской Америке. Так продолжалось до тех пор, пока она не развязала самую последнюю в своей кровавой истории войну — Афганскую. Эта война её и прихлопнула. На это потребовалось восемь лет, но результат был таким, что процесс по сравнению с ним показался детской игрой в войнушку в песочнице.
* * *
Попытка поставить постсоветскую Россию на правильные рельсы — общеевропейского демократического развития — как известно, провалилась. Причин тому много. Важнейшая из них — тот факт, что после краха и распада Советской империи к власти в России пришла та же самая коммунистическая номенклатура, которая управляла частями погибшей империи — секретари обкомов и крайкомов, председатели край— и облисполкомов, "красные директора" и прочая сволочь. А в президентское кресло уселся бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС и первый секретарь Московского горкома — Б.Н. Ельцин. Ко всему прочему, ещё и хронический алкоголик — как говорится, до кучи дела. Тут же развязавший новую войну — Российско-чеченскую.
При таком управлении ни о каком эволюционном развитии Россия не могла и мечтать. А вот реставрация большевистского режима представлялась весьма и весьма вероятной. Что после восьми лет шараханий из стороны в сторону и многочисленных "загогулин" и произошло.
* * *
Утвердившийся в России на рубеже XX–XXI веков гэбистско-воровской режим существует уже больше двух десятилетий. И никуда не намеревается уходить. Отчасти потому, что пребывает в уверенности, что ему здесь самое место, отчасти — по причине того, что уходить ему просто некуда. Отовсюду выдадут — если и не вместе с наворованными за эти годы деньгами и побрякушками, то хотя бы в одних подштанниках. На этот счёт главари режима ни малейших иллюзий не испытывают. Равно как не испытывают они никаких иллюзий относительно того, что в случае отстранения от власти их может ожидать проявление пресловутой "милости к падшим" со стороны тех, кто придёт им на смену. Ничего этого не будет — хотя бы потому, что никакой милости эти (условно говоря) люди не заслуживают. Заслуживают они лишь одного — суда. Который должен стать не только скорым, но также суровым и — это важнее всего — справедливым.
Запрос на справедливость в сегодняшнем российском обществе силён как никогда прежде. Не менее силён в нём и уровень злобы по отношению к криминальному режиму. Злоба эта быстрыми темпами трансформируется в агрессию. Выход для агрессии всегда бывает только один — насилие. Вопрос лишь в том, куда, в какую сторону оно будет направлено. Точнее, не в какую сторону, а на кого. Ещё точнее — на кого персонально. То есть поимённо.
Те, кто заседают в Кремле и в его окрестностях, это очень хорошо чувствуют. И пытаются организовать контригру, чтобы такого развития событий не допустить.
Методики переключения выплеска агрессии с истинного объекта на объект ложный хорошо известны. Для того чтобы описать их механизм, вовсе не обязательно быть каким-нибудь безработным политологом типа В.Д. Соловья, который с конца прошлого года (после своего увольнения из МГИМО и приобретения нынешнего статуса) занимается предсказаниями неизбежного близкого конца нынешнего режима и исчезновения со сцены его главаря — каковое произойдёт в силу неких таинственных "личных обстоятельств непреодолимой силы".
Между тем главарь режима не только не намеревается следовать по пути, указанному ему бывшим профессором политологии, но всем своим видом демонстрирует, что готов по продолжительности нахождения на троне превзойти не только Иосифа Сталина, но и Ивана IV Грозного. Видок его, правда, в последнее время стал какой-то весьма сомнительный. Особенно это было заметно по картинке его обращения к "дорогим соотечественникам", показанной 30 июня — накануне дня завершения похабного плебисцита. После фальсификации результатов которого декларируемая задача — пересидеть всех своих диктаторов-предшественников — вероятно, кажется ему вполне достижимой. Вот только с физиономией у него явно что-то происходит. Несмотря на толстый слой штукатурки. Да и с мимикой тоже не ахти.
Не нужно быть патентованным физиономистом для того, чтобы, разглядывая эти ужимки и гримасы, не понять, что этот (условно говоря) человек чем-то мучается. Или от чего-то страдает. Или и то и другое одновременно. Быть может, тому причиной состояние его физического здоровья. А быть может, состояние здоровья ментального. Второе представляет для окружающих его опасность гораздо более серьёзную, нежели первое. По причине хотя бы того, что он, помимо всего прочего, является также Верховным главнокомандующим. И обладает юридическими полномочиями отдавать приказы на начало боевых действий. В том числе и на иностранных территориях. Разумеется, исключительно в "качестве ответной меры". Чужой земли, как говорится, мы не хотим ни пяди, но... Впрочем, это не та песенка. В той, которая должна быть ему больше по сердцу, пелось про "малой кровью" и "могучим ударом". Она была из кинофильма. Он назывался "Если завтра война".
* * *
Война — самое лучшее, самое универсальное средство для канализации социальной агрессии в правильном (с точки зрения главарей диктаторского режима) направлении.
Война — наиболее действенный для этого механизм.
Выражаясь образно, война — это громоотвод. Железный штырь, воткнутый в деревянную крышу и пропущенный до земли, принимает удар молнии на себя, спасая тем самым дом от пожара. Точно так же действует и война. Она перенаправляет социальную агрессию с врага внутреннего, каковым является для подавляемого им народа диктаторский режим, на врага внешнего — народ какого-либо сопредельного государства. Надо только решить, какого именно. И устроить масштабный казус белли — чтобы пропаганда могла завизжать на полных оборотах: "Это не мы первые начали! На нас напали!!!" И всё, дальше оно начинает крутиться само — как по маслу.
Для того чтобы напасть в 1939 году на Финляндию, Сталин устроил Майнилу. Для того чтобы напасть в том же году на Польшу, Гитлер устроил Гляйвиц. А в 1940 году — для нападения на Бельгию, Нидерланды и Францию — Фрайбург. Летом 1941 года, готовясь к нападению на Гитлера, Сталин тоже должен был организовать казус белли. Какой именно — историкам осталось неизвестным. По причине того, что его не пришлось использовать — Гитлер напал на Сталина первым, и вовсе безо всяких провокаций на границе. Не до того ему было. Уж больно торопился.
В июле 2014 года, когда нынешний наследник Сталина готовился к широкомасштабному вторжению в Украину, он готовил такую же точно провокацию. Существует версия, что этой провокацией должно было стать уничтожение российского пассажирского самолёта, летевшего в украинском небе из греческого города Ларнака в Москву. И что тем, кто летел в этом самолёте, неимоверно повезло, поскольку лугандонские сепаратисты, не посвящённые, само собой, в детали предстоящей операции, разместили пригнанный из Курска ракетный комплекс "Бук" не у того села Первомайское, у которого им было приказано его разместить, а у другого — с точно таким же названием, но в нескольких километрах в стороне. Следствием чего стало попадание выпущенной из этого "Бука" ракеты не в российский самолет, а в малайзийский "Боинг". По этой причине широкомасштабного вторжения не произошло. Произошло локальное — в котором украинские войска попали в окружение и были разгромлены под Иловайском. Следствием чего стало подписание Минских соглашений и переход войны из активной фазы к позиционной, а затем и к заморозке вооружённого конфликта.
Я ничего не утверждаю. Кроме того, что такая версия существует — и до сих пор никем не опровергнута. Равно как и не подтверждена.
Сегодня, шесть лет спустя, вероятность развязывания главарём гэбистско-воровского режима новой войны представляется чрезвычайно высокой. На кого он может напасть на этот раз — снова на Украину? Или, быть может, на Белоруссию (в том случае, если после предстоящих в этой стране "президентских выборов" белорусский диктатор не сможет сфальсифицировать необходимые ему для "убедительной победы" цифры и в Минске начнётся восстание)? В данный момент ответить на этот вопрос невозможно. Можно лишь с очень большой долей уверенности предполагать, что на кого-то он напасть попробует непременно. Поскольку от того, сможет ли он переключить социальную агрессию с внутреннего врага, каковым является для российского народа он сам, на внешнего, которого ему предстоит изобрести, зависит очень и очень для него Многое. Вплоть до того, как скоро он отправится в гости к Саддаму Хусейну, Муамару Каддафи и Уго Чавесу.
* * *
Дочитавшие до этого места могут задать автору вопрос: а Булгаков-то тут при каких делах? Какая, собственно, имеется связь между тем, что он писал сто лет назад, и тем, что может произойти век спустя после того, как он и ему подобные проиграли свою войну?
Связь — самая непосредственная.
Во-первых, как и предупреждал автор статьи в газете "Грозный", детям и внукам придётся платить — за всё, и по самой высокой ставке.
Во-вторых, им (нам) придётся очень много и очень тяжело работать — чтобы построить новую Россию, предварительно снеся к чёртовой матери старую.
И наконец, в-третьих, и это самое важное, для того, чтобы за всё заплатить и приступить к строительству нового государства на пустом месте, прежде необходимо освободить от врага само это место. Без этого ничего не получится.
[1] М<ихаил> Б<улгаков>. Грядущие перспективы // Грозный. 1919. № 47. 13 (26) ноября.
